– Для меня вся история, связанная с раскулачиванием, или, как ещё говорили, с раскрестьяниванием, – очень личная история, – рассказывает Гузель Яхина. – Через расулачивание прошла моя бабушка, и я знала об этом с самого детства. За всё время раскулачивания репрессиям было подвергнуто 3,5 миллиона крестьян, это данные современной исторической науки. Из них 2,5 миллиона были отправлены в ссылку, что составило порядка 5 процентов всех крестьянских хозяйств, которые в то время были в России. Раскулаченные были отправлены в самые дальние регионы страны, среди которых была и Сибирь. Жили они в небольших посёлках, основанных и построенных ими же самими. В одном из таких трудовых поселений и жила моя бабушка. Она была отправлена девочкой вместе со своими родителями из Татарии в Красноярский край, на приток Ангары, который называется Большой Пит. И там поселенцы основали маленький посёлок, который ныне исчез с карт. В поселении бабушка прожила 16 лет. Она вернулась на Родину 23-летней девушкой, позабывшей татарский язык, потому что в поселении говорили по-русски. И всю свою жизнь проработала сельской учительницей. Таким образом, бабушка прожила две жизни – на поселении и по возвращении на Родину.
И я поняла, что буду писать об этом. Хотелось передать читателям то, о чём бабушка мне рассказывала. Она к тому времени умерла. Мне было неловко, что, может быть, я её недостаточно внимательно слушала в своё время, не фиксировала, не записывала на диктофон её воспоминания. Всё, что было в моей голове, я сложила, поняла, что это совсем немного, и принялась читать материалы по теме, мемуары. И когда во всё это полностью погрузилась, поняла, какая это боль была. И я стала слагать историю, и слагала её два года. Пыталась сделать из большого массива, сложившегося в голове, что-то внятное и интересное. Мне хотелось, чтобы эта история была с одной стороны трагическая, с другой – захватывающая; чтобы текст увлекал за собой. Но со временем поняла, что это не получается. Потому что материала было много, и он весь был больной. С этим хаосом в голове я никак не могла справиться. И в итоге пошла учиться в киношколу на сценарное отделение, чтобы научиться лучше складывать истории. Учёба помогла мне. «Зулейха» родилась как сценарий полного метра на 180 минут. И в этом сценарии я смогла для себя определить, где история начинается, где заканчивается, где её середина, как движется драматургия, как разворачивается, какие герои остаются в истории, а какие из неё уходят. Потому что поначалу герои жили в голове, плодились, размножались, не давали вздохнуть главным персонажам. Таким образом, я отсекла всё ненужное и слепила скелет истории, на который потом уже насела романная ткань. То есть я развернула историю в роман. Конечно, далеко не всё получилось развернуть. Потому что кино и литература – совершенно разные виды искусства. Какие-то яркие сцены, которые замечательно смотрелись в киноварианте, не сложились в варианте литературном. И наоборот. В романе есть история с безумным доктором Лейбе, с яйцом, с этой фантазией, которая достаточно подробно описана. В сценарии же просто был доктор, который не очень адекватно себя вёл. Таким образом, сценарная версия была одна, литературная – другая. Но, тем не менее, благодаря сценарию, благодаря этому скелету история сложилась и развилась уже как роман. Скажу сразу: такую длинную историю было писать сложно. И я решила воткнуть гвоздь в середину, решив, что это будут роды. И по сценарию роды были в середине, и в книге. Так роды и остались разделяющим моментом в истории героини.
Продолжение «Зулейхи» я писать не буду. Мне кажется, история закончена. Конец достаточно открытый, но это сделано сознательно. Хотелось, чтобы читатель не выключался сразу из текста, а всё-таки пожил с ним. Но в сценарии, который я написала, был очень длинный последний эпизод о том, как сложилась жизнь Юзуфа, минут на 20 экранного времени. Юзуф уже 85-летним стариком в 2015 году возвращается обратно в Семрук. Мы понимаем из происходящего, что он стал художником, что у него есть семья. Это старый немощный человек, он ищет тот самый берег Ангары и понимает, что он зарос деревьями. И всё, что было построено переселенцами, съедено обратно тайгой. И он видит берег практически таким же, каким его видела Зулейха в 1930 году. Выходит из катера, они с внучкой идут по этому посёлку. И он видит людей, которые когда-то его растили. Естественно, их там уже нет, это всё его фантазии. И постепенно действие перетекает из области реального в область фантазий. И в самом конце он встречает свою мать, которая ждёт его на утесе до сих пор. Линии соединились. Это было очень мелодраматично, это, конечно, вышибало слезу. Я написала эту главу и в прозе. Но она смотрелась плохо, мне показалось, что это лишнее, что это сузит уровень истории. Так что я её убрала. Также в романе был большой современный пласт, ведь изначально роман задумывался как детектив. Это было расследование, которое ведёт внучка Зулейхи. Она по архивным документам восстанавливает судьбу своей бабушки, читатель видит и её судьбу, и судьбу бабушки, сравнивает проблемы сегодняшнего дня и 1930-х годов. Но современные линии получились у меня плохо, в итоге я их выбросила полностью, включая большой финальный эпизод с возвращением Юзуфа. Финал романа я решила оставить открытым. Мне кажется, это правильное решение.
Источник: Иркутский репортёр